Небо в клеточку, друзья в полосочку

Я верю, что мировой климат, политика и экономика отражаются и на трендах в интерьере. В тучные годы мы любили белые стены и открытые пространства. Теперь, когда мировой климат стал гораздо менее стабильным, мы начали “гнездиться”. В смутные времена мы хотим, чтобы окружающая нас среда была более комфортной и безопасной, и, соответственно, делаем стены темнее, а комнаты — меньше. Цвет и элементы игры сделают их еще и позитивными». Это программное заявление сделала шведский стилист Лотта Агатон, представляя свое видение модного интерьера. Гостиная в ее проекте была бело-кремовая, столовая — синяя, спальня — приглушенно-красная, ванная — оливково-зеленая, а домашний офис — розовый.

Лотта на 100% права: на смену царствовавшему последние лет десять стилю 1950-х годов — функциональному, легкому, с обилием светлого дерева и акцентами ярких ясных цветов — пришла мода на бесшабашные 1970-е.

Дух того времени идеально передал прославившийся в семидесятые французский дизайнер и декоратор Франсуа Катру. Внук деголлевского генерала — в прежние времена ему однозначно светила бы политическая или военная карьера — сначала выбрал работу корреспондентом французского модного журнала Elle в Нью-Йорке и вошел в круг тамошней богемы. Потом вернулся в Париж, женился на модели Бетти Сэнт, полубразильянке-полуамериканке и музе Сен- Лорана, и быстро стал модным дизайнером интерьеров. Их квартира, в 1970-м опубликованная во французском Vogue, разрывала все шаблоны. В ней соседствовали волнистые диваны и прямоугольные столики, листовая нержавейка и пластиковые кресла, африканские идолы и авангардные скульптуры, пальмы и картины классика оп-арта Вазарели. В этом интерьере нашли место все знаки эпохи. Так тропические курорты, Северная Африка, Ближний Восток открылись миру в широком смысле именно в это время. Мечты о бананово-лимонном Сингапуре исполнились. В интерьерах тут же расцвели пышным цветом орхидеи и пальмы, банановые деревья и ананасы, «огурцы». Светильники с фибероптическими нитями (такими пучками лески, светящимися на концах) запросто могли соседствовать с ручной работы фольклорными штуками типа макраме, безворсовых ковров или марокканских фонарей.

А мебель была пластиковая. Дитя 1960-х, пластик тогда еще был нов, необычен и любим как дизайнерами, так и широкой публикой. Его сравнивали с нефритом и алебастром. Пластиковые вещи были приметами статуса, тем более что после пятикратного подорожания нефти в 1973 году они стали еще и труднодоступными. Вдобавок к глянцевому ПВХ, из которого штамповали мебель, в 1970-е распространились еще и пластиковые покрытия, ламинаты. Не напольные, как мы понимаем это слово сейчас, а листовые, которыми отделывали мебель и покрывали стены. Именно оттуда родом до боли знакомые нам советские кухни, чьи дверцы отдаленно напоминали мрамор — только это уже идея, запущенная в массы и порядком девальвированная. Дизайнеры Этторе Соттсасс и Алессандро Мендини как раз тогда опробовали и популяризировали ламинат под мрамор, золото, терраццо и карельскую березу — довольно издевательски штампуя то, что принято было считать роскошным.

В 1970-е вообще любили все то, что блестит, и это не должно было быть обязательно золото. Люрекс, пластиковый перламутр, золочение, которое на самом деле тоже пластик, — фальшивый блеск был желанен и доступен.

Про цветовые палитры надо сказать отдельно. 1970-е были эпохой ярких, иногда диких красок и цветовых сочетаний. Цветным становилось все, даже унитазы. Да-да, санфаянс цвета спелых тропических фруктов, яркие сидения для унитазов и плитка им в тон, да еще и украшенная ананасами, — родом из семидесятых, конечно же. Цвет авокадо и апельсиновый, бирюза и лайм, солнечно-желтый и бруснично-красный — радуга в этих интерьерах отдыхает. Неформальный образ жизни и манера поведения молодежи предполагали использование лежанок и сидений, где можно располагаться полулежа, не заботясь о приличиях и разглаженности складок на кримпленовых брюках и юбках. Дошли до потребителя изобретенные в шестидесятых кресла-шары, -яйца и -пузыри. Появились кресла-мешки, лежанки-ковры и вообще мебель, больше напоминающая холмистый ландшафт, чем стул.

«И все это снова с нами?» — ужаснетесь вы. Не вздрагивайте. Мир заметно изменился, и многие наши порядки уже не искоренить. Но под влиянием буйных семидесятых дерзости в современных интерьерах, безусловно, прибавилось.

Во-первых, вернулся цвет. Пару лет назад даже офисная мебель приобрела оттенки ванильного зефира, мятного мороженого и малиново-клюквенной пастилы. Сейчас ее сменили более глубокие, природные краски: цвета минералов, зелени, воды, переливы корродированных металлов и других естественным образом состарившихся материалов.

Во-вторых, энергичные рисунки снова в чести. Ромбы, призмы, параллелограммы, шестигранники и прочая сумасшедшая графика поселились на полу, стенах, покрыли поверхности обоев, ковров, паркета и мебели.

В-третьих, пластик снова служит способом подшутить над потребителем. Теперь из него делают посуду, похожую на винтажную хрустальную, и покрытие, которое имитирует натуральный камень и позолоту, — очень постмодернистский подход. В более высоком сегменте пластиковые поверхности могут изображать мрамор, мозаику, латунь. Дизайнеры видят в этом ироничный художественный прием, снижающий пафос подлинных ценных материалов.

Почему старинные приемы снова стали так привлекательны? Да потому, что это жизнь без страха — без страха цвета, блеска, энергии. Это свобода. Так что, если вам тоже хочется сделать ее глоток, переклейте обои, выбрав энергичные зигзаги или многогранники, пустите их же на потолок, чтобы голова немножко закружилась. Или перекрасьте стены — стереотипы о возбуждающем влиянии ярких цветов сильно преувеличивают, и изумрудно-зеленый или глубокий карминный могут в нашем климате, наоборот, подействовать очень благотворно.

На мебель можно сделать другие обивки, выбрав яркий бархат или некрупный геометрический жаккард. Добавить небольшой столик с блестящим скульптурным основанием, зеркало в необычной раме (а может, и не одно) и крупные яркие светильники и вазы. А потом включаете Deep Purple или ABBA — и увидите: жизнь налаживается.