Стройка века

Текст: Ольга Косырева

Она сумела превратить сложное и рафинированное направление архитектурного деконструктивизма в общепризнанное актуальное течение мировой архитектуры. Ее проекты вызывают живейший интерес публики и даже далекие от архитектуры люди, бывает, обсуждают с жаром, как, однако, смел этот Центр Гейдара Алиева в Баку и что Музей искусства XXI века MAXXI в Риме скорее красив, чем функционален. Ее деконструктивистская архитектура – это поэзия и гармония неожиданно изломанных линий, визуальная сложность, иллюзия разрушения взаимосвязей и пропорций в архитектурном сооружении. Ее дизайн – царство плавных, словно взятых у природы форм, в то же время очень лаконичных и выверенных, как волна, дюна, язычок пламени или капля воды. И то, и другое выглядит совершенно инопланетным само по себе, а в интерьере парадного Николаевского зала Зимнего дворца – вдвойне. Но этот контраст так хорош, эти две цивилизации так смело и красиво взаимодействуют между собой, что вопрос об уместности отпадает сам собой: именно это и только это уместно в первой четверти ХХI века, именно единство и борьба подобных противоположностей рождает редкое единство.

Кто же такая эта Заха? Появившийся в 2000-е термин «стархитектор», состоящий из соединения слов «стар», звезда, и «архитектор», подходит ей как нельзя более. Она держится царственно и всегда окружена свитой, готовой в любой момент подхватить развевающийся шлейф. При этом она трудоголик и признается, что раньше могла не спать по четыре ночи подряд, фанатично погрузившись в работу над текущим проектом. Она бесстрашна и знает себе цену. Еще двадцать лет назад, будучи приглашенной на работу в один из лучших архитектурных офисов мира – голландскую ОМА автора московского «Гаража» Рема Колхаса, она сказала, что пойдет только партнером. А на сдержанное согласие: «ОК, послушным партнером» - ответила: «Нет, неудобным партнером». Ну и осталась сама по себе, разумеется.
Она родилась в начале 1950-х в богатой арабской семье в Ираке. Жила в Багдаде – в те времена крайне открытом космополитичном городе. Семья была очень прогрессивной, папа-промышленник учился в Великобритании, окончил Лондонскую школу экономики и участвовал в проведении в своей стране демократических реформ. Ребенком ее много возили в Европу, показывали мировые культурные ценности в Риме, например. Училась она в христианской монастырской школе, двери которой были открыты и мусульманам, и евреям, и девочка много лет ежедневно осеняла себя крестным знамением – то есть мультикультурность и космополитизм сопровождали ее с детства.

После школы ее следующим домом стал Бейрут, где она изучала математику в Американском универстите, а в двадцать с небольшим Заха переехала в Лондон и поступила в Architectural Association, самую авангардную на тот момент архитектурную школу мира. После этого вся ее жизнь подчинена архитектуре. Как она сказала однажды в интервью Наоми Кэмпбелл: «Я сама сделала этот выбор. Я не спорю и не сожалею. Конечно, это не позволяет жить нормальной жизнью, иметь мужа, детей. Честно говоря, если бы я хотела детей, я бы их завела. Хотя, будучи арабкой, нелегко иметь детей и при этом не состоять в браке. Может быть, когда-нибудь я об этом пожалею, но в моей жизни такой момент не настал».

Радикальные деконструктивистские структуры Хадид, уже в 1970-х принесшие ей признание критиков, во многом были вдохновлены русским авангардом и в особенности супрематическими исканиями Казимира Малевича. «На меня очень повлияли архитекторы-модернисты, - говорит звезда. – А также конструктивизм, русский эксперимент, который никогда не был полностью реализован». Супрематические поиски нового понимания пространства нашли свое продолжение в ее нереализованных проектах, включая «Тектоник Малевича», дипломный проект отеля на берегу Темзы. В нем уже присутствует ключевая идея экспериментов Захи Хадид –  попытка открыть путь новому зодчеству, в котором предсказывается вся сложность, противоречивость и изменчивость архитектуры будущего. «Смыслом проекта было показать, что работы таких супрематистов как Малевич и Эль Лисицкий воспринимаются исключительно как арт-объекты, потому что находятся вне сопоставимого масштаба. Как только масштаб появляется, в ту же минуту они становятся архитектурой».
Однажды в Gallery Gmurzynska в  Цюрихе Заха даже экспонировала свои фантазии на тему супрематизма вперемешку с подлинными работами русских супрематистов, и потом издала по результатам книжку «Заха Хадид и супрематизм». «Русские были одержимы этой темой на протяжении всего ХХ века: все эти спутники, собаки в космосе, космический памятник в парке у входа на ВДНХ, выставочные центры, которые выглядят как парящие планеты. Все летало, все. Даже открывашки для бутылок у них делались в форме ракет, у меня много таких было».
Зная об этом, воспринимать и понимать особенность творчества Хадид становится еще интереснее. И, конечно, в таком контексте вручение Захе Хадид Притцкеровской премии 2004 года в Государственном Эрмитаже в Санкт-Петербурге, в стенах Эрмитажного театра, было очень символичным – этот выбор еще раз подчеркнул ее связь с Россией, ее любовь к России и ценность русских архитектурных экспериментов 1920-х годов в формировании одного из главных архитекторов ХХI века. 

Но слава пришла к ней отнюдь не сразу. И уж точно не была поднесена на блюдечке с голубой каемочкой. Ее стиль долго считался слишком дерзким для применения в функциональных сооружениях и трудноосуществимым с конструктивной точки зрения. Первые лет пятнадцать после окончания она проектировала «в стол», ей ничего не удавалось построить. Даже выигрывая конкурсы, она не получала возможности реализовать свои проекты, слишком смелые, слишком непонятные. Она утверждает, что девелоперов пугало то, что она женщина, и то, что она арабка, но есть подозрение, что их пугала сама ее архитектура – все эти плоскости, соединенные под странными, непривычными углами и почти парящие в воздухе, криволинейные поверхности, которые трудно изготовить, и в целом сама идея таких сложносочиненных зданий.

Первым, кто рискнул, стал Рольф Фельбаум, владелец швейцарской мебельной компании Vitra, который предложил молодому архитектору построить на территории фабричного кампуса в Вайле-на-Рейне пожарную станцию. Именно эта постройка, завершенная в 1993 году, стала первым в мире осуществленным проектом Захи Хадид (сейчас там маленький музей одного здания). Это композиция из цементных плоскостей, внутри которой различные типы пространства изгибаются, сталкиваются и обрываются, а два уровня здания словно вращаются относительно друг друга. Она похожа на застывший взрыв – ее остроугольные скульптурные формы находятся в зафиксированном состоянии перехода от напряжения к движению. Рольф Фельбаум когда-то сказал, что «пожарная станция демонстрирует абсолютно новое представление о пространстве»  – это «самая впечатляющая пожарная часть в мире».

Здание в кампусе Vitra стало поворотным пунктом карьеры Хадид, после чего ее постройки появились в самых разных уголках мира от США до Китая. Есть они и в России: вилла Capital Hill Residence девелопера Владислава Доронина в подмосковной Барвихе и недавно открывшийся бизнес-центр Dominion Tower в Москве.

Красной линией во всех ее работах проходят абстракция и сложность. В главных зданиях последних лет: Опере в Гуанчжоу, центре Гейдара Алиева в Баку, музее искусства XXI века MAXXI в Риме, Центре водных видов спорта в Лондоне и башне Signature Towers в Дубаи – действуют новые пространственные законы, им свойственна уникальная динамика, это выразительные образы будущего, которое мы видим уже сегодня. «Тридцать лет назад мы имели дело с модернистской идеологией, с массовым производством. Победить и превзойти эту идею было очень сложно, но также многое изменила и изменившаяся типология зданий. Тогда типология была представлена одним типом библиотеки, офисного здания, жилого здания, и я подумала, что могу с этим побороться. Также в 21 веке стал очень важен общественный аспект архитектуры – расположение здания на определенном участке, в определенном месте города, вписать свою постройку в городскую жизнь». Ей это удается блестяще – именно поэтому она сейчас равно успешна в проектировании стадионов и центров современного искусства, театров и многоэтажных гаражей, онкологических центров и жилых районов, офисных зданий и горнолыжных трамплинов.

Студия Захи Хадид также остается пионером в области предметного дизайна. По инициативе производственных компаний, для которых особую роль играют передовой дизайн, революционные технологии и инженерные решения, она проектирует столы и лампы, браслеты и туфли. Она мастер гладких бесшовных поверхностей и знаменитых текучих, «космических» форм, и все ее вещи – это архитектура в миниатюре, поскольку, как она сама говорит, для нее нет разницы в масштабе объекта. «В нашей компании мы гордимся даже самыми маленькими вещичками, которые делаем. Масштаб нас волнует, мы способны работать в любом масштабе. Это может быть ювелирное украшение или столовые приборы – разными проектами я горжусь по-разному».

Ее часто спрашивают, каково это – быть архитектором-женщиной. «Я думаю, это показывает, что на самом деле пройти насквозь через стеклянный потолок – возможно». И добавляет, что она счастлива видеть, как ее успех помогает другим женщинам поверить в то, что такие высоты достижимы. «Ко мне часто подходят женщины, особенно в Нью-Йорке, чтобы меня поздравить.  Когда я читаю лекции в разных странах, женщины все время говорят мне, как они воодушевлены моим примером». Она действительно – потрясающий пример, не только для женщин. Ее характер, ее идеи всегда вели ее против течения, даже невыигрышные на первый взгляд обстоятельства рождения, жизни, работы она обратила себе на пользу. В результате теперь она стоит на самой вершине, овеваемая ветрами славы, признания и успеха - свободная женщина Востока, сумевшая сделать то, что не удалось многим мужчинам: изменить мир.